Небольшой рассказ китайского фантаста Лю Цысиня — автора «Задачи трех тел». Насколько мне известно, ни на английский, ни на русский этот рассказ еще не переводился. Приятного аппетита.
Лю Цысинь
2018
Перевод с китайского Ульяны Валерьевны Сапциной
1 апреля 2018 г., солнечно
И опять день колебаний, как уже два или три месяца до того, — колебаний безнадежных и вязких, как ил; кажется, что теперь жизнь утекает из меня в десятки раз быстрее, чем прежде. То есть в те времена, когда мне еще не пришла в голову эта идея, еще до этой истории с покупкой «цзияня».
Из окна верхнего этажа офисного здания расстилающийся подо мной город кажется интегральной схемой, где я сам — всего лишь электрон, несущийся по нанопроводникам, ничтожество, потому и любое мое решение тоже ничтожно, и принять его не составляет труда. И уже в который раз я не могу решиться, и мои колебания продолжаются.
Цянцзы опять опоздал и вихрем влетел в офис — с синяком на лице и лейкопластырем на лбу. Но держался он гордо, с высоко поднятой головой, а свой пластырь нес как орден. Его офисный стол прямо напротив моего, он сел, однако компьютер включать не стал и пристально смотрел на меня, явно ожидая расспросов, но я был не в настроении.
— Телевизор вчера смотрел? — возбужденно выпалил он.
Он наверняка имел в виду нападение «Уровня жизни» на главную городскую больницу, которая считалась также крупнейшим в стране Цзиянь-центром. На белоснежном фасаде здания появились две черных полосы гари, шокирующие, как следы грязных пальцев на нежном личике красавицы. «Уровень жизни» — самая крупная и вместе с тем самая радикальная из многочисленных организаций, выступающих против применения «цзияня», и Цянцзы состоит в ней, но в этот раз я не разглядел его по телевизору в негодующей толпе, которая прихлынула к больнице, как приливная волна.
— Только что собрание прошло. Ты ведь знаешь, компания предупреждала: еще один такой случай — и вылетишь с работы, — сказал я.
«Цзиянь» — сокращение от китайского названия генных биотехнологий продления жизни: путем удаления участков человеческих генов, запускающих процесс старения, можно увеличить обычную продолжительность жизни человека до трехсот лет. За пять лет, прошедших с тех пор, как началось ее коммерческое применение, эта технология превратилась в катастрофу, затрагивающую все мировое сообщество и политику по причине ее дороговизны. Сейчас «цзиянь» на одного человека стоит как роскошная загородная вилла, лишь немногим он по карману.
— Да плевать, — ответил Цянцзы. — Какая мне разница, если я даже до ста лет не дотяну?
И он закурил, хотя в офисе курить строго запрещалось, — словно давал понять, что ему и вправду все равно.
— Это зависть, а завидовать вредно для здоровья, — отозвался я и замахал рукой, разгоняя дым перед глазами. — Раньше многие люди тоже жили недолго, потому что им было нечем платить за лечение.
— Разница есть: раньше лишь немногих больных бросали на произвол судьбы, а сейчас девяносто девять процентов народу смотрит, беспомощно хлопая глазами, как один процент богачей живет триста лет! Я не боюсь признаться, что завидую, и цель моей зависти — защита социальной справедливости, — он наклонился над столом, подавшись ко мне. — А ты готов бить себя в грудь, доказывая, что не завидуешь? Давай лучше к нам.
Под взглядом Цянцзы меня бросило в дрожь, на миг я заподозрил, что он видит меня насквозь. Да, я тоже собирался стать предметом его зависти, человеком, который прошел процедуру «цзиянь».
На самом деле денег у меня немного, за свои тридцать с небольшим лет я ни в чем не преуспел и все еще нахожусь на низшей ступени служебной лестницы. Однако я работаю с финансами, и мне представился случай использовать средства не по назначению. Длительная подготовка наконец завершилась, и теперь мне достаточно было кликнуть мышкой, чтобы пять миллионов новых юаней, необходимых для «цзияня», поступили сначала на мой тайный счет, а уж потом — на счет в Цзиянь-центре. В своем деле я профи, в похожей на лабиринт финансовой системе я расставил многоступенчатый заслон, так что пройдет как минимум полгода, прежде чем утечку средств заметят, и тогда я лишусь работы, меня посадят, конфискуют все имущество, мне придется выдержать бесчисленное множество презрительных взглядов…
Но к тому времени я уже буду человеком, способным прожить триста лет.
А я по-прежнему колебался.
Я досконально изучил законы: согласно им, за незаконное присвоение пяти миллионов юаней полагается самое большее лет двадцать тюрьмы. По прошествии этих двадцати у меня впереди будет еще более двухсот заманчивых лет. Вопрос, сейчас стоящий передо мной, — простенькая арифметическая задачка, неужели от меня только и требуется, что решить ее? Ведь в сущности, ради возможности войти в число людей, прошедших процедуру «цзиянь», стоит решиться на любое преступление, кроме караемых смертной казнью. В таком случае, сколько же еще людей, подобно мне, сейчас строят планы и колеблются? Эта мысль побуждала меня действовать максимально быстро и в то же время внушала робость.
Но больше всего колебаний вызывали во мне мысли о Цзянь Цзянь, и они находились уже за пределами логики. До встречи с Цзянь Цзянь я не верил, что в мире есть такая штука, как любовь, а после встречи не мог поверить, что в мире есть еще хоть что-нибудь стоящее, кроме любви, так зачем мне еще хоть двести, хоть две тысячи лет жизни без нее? И теперь, когда на одной чаше весов лежали два с половиной столетия, а на другой — агония разлуки с Цзянь Цзянь, чаши застыли почти на одном уровне.
Начальник отдела объявил собрание. По выражению его лица я догадался, что оно будет не организационным, а по поводу кого-то из нас. Шеф и впрямь сказал, что намерен обсудить «неприемлемое» в обществе поведение некоторых сотрудников. Я не стал оглядываться на Цянцзы, хоть и понимал, что он влип, однако шеф назвал совсем другое имя.
— Лю Вэй, по достоверным сведениям, ты вступил в Республику IT?
Лю Вэй кивнул надменно, как Людовик XVI по пути на эшафот:
— К работе это не имеет никакого отношения. Я не желаю, чтобы компания вмешивалась в мою личную жизнь.
Шеф строго покачал головой и указал на него пальцем:
— К работе не имеет отношения лишь очень немногое. Незачем приносить на рабочее место все свои студенческие увлечения. Хоть страна, главу которой открыто поносят на улицах, и слывет демократической, неподчинение начальству несомненно ведет к развалу компании.
— Виртуальные страны должны получить признание.
— Чье признание — ООН? Или какой-нибудь из сверхдержав? Даже не мечтайте.
Вообще-то в последних словах шефа не чувствовалось особой уверенности. В настоящее время человечество располагает территорией, которая делится на две части: первую составляют все материки и острова планеты, а вторую — бескрайнее киберпространство интернета. Последнее, в сотни раз быстрее воспроизводя историю цивилизации, уже пережило несколько десятилетий каменного века, а теперь в нем естественным образом появились государства. Виртуальные государства возникали из двух основных источников: первым были интернет-форумы разного рода со скопившимся на них множеством аккаунтов, вторым — крупномасштабные игры, количество игроков в которых уже перевалило за сто миллионов. Как и у реальных, у виртуальных государств имелись главы и правительства, и даже армии, фигурирующие только в сети. В отличие от реальных государств с их общностью территории и нации, виртуальные государства строились преимущественно на основе общих убеждений, пристрастий и занятий, представители каждого были расселены по всему миру, многие виртуальные государства составили виртуальное международное сообщество. Уже располагая населением численностью два миллиарда человек и к тому же учредив виртуальную ООН, равноценную реальной, это сообщество превратилось в гигантское политическое образование, наложенное на традиционную систему государств.
Республика IT в виртуальном международном сообществе занимала положение супердержавы: со своим населением численностью 80 миллионов она продолжала стремительно расти, и это государство, образованное главным образом инженерами-айтишниками, было упорным и агрессивным в своих политических требованиях и обладало способностью оказывать мощное воздействие на реальное мировое сообщество. Я понятия не имел, что у Лю Вэя есть тамошнее гражданство. По слухам, глава Республики IT в реале был рядовым мелким служащим какой-то IT-компании, и наоборот, уже не раз обнаруживалось, что главы реальных государств — простые граждане какого-нибудь из виртуальных.
Шеф еще раз строго предупредил, что иметь двойное гражданство строго запрещено, хмуро велел Лю Вэю зайти в кабинет гендира и объявил, что собрание закрыто. Не успели мы подняться с мест, как Чжэн Лили, все собрание просидевшая перед экраном, переполошила всех, подняла крик про какую-то сенсацию, и все кинулись смотреть новости.
Я вернулся за свой стол, переключился на новостной канал и увидел вставленное в программу новостей экстренное сообщение. Диктор с мрачным видом вещал: после того, как Совбез утвердил резолюцию 361 о наложении ООН вето на петицию о признании Республики IT, последняя объявила войну реальному мировому сообществу и час назад уже начала атаку на мировую финансовую систему.
Я взглянул на Лю Вэя, но и он, похоже, ничего подобного не ожидал.
Изображение на экране сменилось: некий мегаполис, улицы между многоэтажными домами, показанные с высоты птичьего полета, бесконечные транспортные пробки, сплошной поток людей, выскакивающих из машин и выбегающих из зданий по обе стороны улицы, как при сильном землетрясении. Камера переключилась на какой-то гипермаркет, толпа черным приливом врывалась в него, остервенело дралась за товары, длинные ряды стеллажей шатались и рушились, как песчаная отмель, подмытая волнами.
— Что это? — с испугом спросил я.
— Еще не понял?! — Чжэн Лили продолжала вопить. — Теперь все равны — и бедные, и богатые! Потому что ни у кого нет ни гроша! Беги скорее драться за еду!
Я понял, конечно, но не мог поверить, что этот страшный сон стал явью. Традиционные купюры и монеты вот уже три года как были изъяты из оборота, и теперь, даже покупая пачку сигарет в придорожном ларьке, надо было расплачиваться картой. Что есть богатство в эпоху всеобщих информационных технологий? В конечном счете, не более чем последовательности импульсов и магнитных записей в памяти компьютера. Если взять для примера хотя бы это великолепное офисное здание и уничтожить электронные книги учета соответствующих отделов, то даже если гендир принесет документ о праве собственности на недвижимость, никто не признает его собственником. А деньги? Они уже не дерьмо и не зло, деньги — всего лишь последовательности микроскопических, меньше бактерии, электромагнитных отпечатков и мимолетных импульсов, и если речь зашла о Республике IT, среди граждан которой — более половины айтишников реального мира, удалить эти импульсы проще простого.
Благодаря прослойке программистов, специалистов по компьютерным сетям, администраторов баз данных, ныне составляющих ядро Республики IT, в двадцать первом веке мы распрощались с промышленной армией двадцатого, но черная работа вместо физической просто стала умственной, и степень сложности этой работы продолжала неуклонно возрастать. В условиях несметного множества программных кодов и железа с софтом похожего на лабиринт интернета айтишники трудились, как более чем двумя столетиями ранее портовые грузчики, взваливающие на спину непомерные ноши, как проститутки, работающие ночами напролет. Информационные технологии стремительно развивались; в руководство прорвались лишь немногие счастливчики, знания и опыт остальных быстро устарели, а тем временем своры новых выпускников-айтишников напирали, как голодные термиты, и стариков (которые вообще-то были совсем не старыми, большинству лишь перевалило за тридцать) оттесняли, заменяли и забывали, однако и молодежь не преуспела на их месте, и почти всю ее ждали в не слишком отдаленном будущем те же перспективы… Эта прослойка стала известна под названием «высокотехнологичного пролетариата».
«Не говори, что у нас ничего нет — у нас есть целый мир, чтобы его отформатировать!» Это из переиначенного текста к китайскому «Интернационалу».
Меня вдруг точно громом ударило: Господи, а мои деньги, то есть не мои, а те, на которые я в ближайшем будущем куплю больше двух веков существования, — неужели их тоже стерли? Но если отформатировали все, каким еще может быть результат? Мои деньги, мой «цзиянь», мои мечты… перед глазами потемнело, я слепо заметался по офису, как муха без головы.
Взрыв хохота заставил меня замереть: смеялась Лили, скорчившись на своем месте.
— С первым апреля, — невозмутимо произнес Лю Вэй, бросив взгляд на сетевой коммутатор в углу офиса. Я посмотрел в ту же сторону, что и он, и только сейчас заметил, что коммуникатор отключен от сети, а на его место включен ноутбук Лили, служащий сервером. Вот зараза! Ради первоапрельской шутки ей явно пришлось попотеть, главным образом с кадрами из новостного репортажа, но в наше время, когда любая кошка способна сварганить блокбастер в домашних условиях, пользуясь 3D-софтом, даже это сущие пустяки.
Остальные явно не усмотрели в шутке Лили ничего особенного. Цянцзы пригляделся ко мне:
— Ты чего? На них надо злиться, а ты струсил? — И он указал наверх, где сидело начальство.
Меня вновь бросило в пот при мысли, неужели он видит меня насквозь, но больше всего я боялся не этого.
Неужели отформатированный мир — всего лишь бред радикалов из Республики IT? Всего-навсего первоапрельская шутка? Долго ли волосок сможет выдерживать подвешенный на нем меч?
И вдруг мои колебания исчезли мгновенно, как пропадает мрак под включенным прожектором. Я решился.
Вечером я договорился встретиться с Цзянь Цзянь, и когда высмотрел на фоне моря городских огней ее фигурку, моя решимость вновь ослабла: она казалась такой нежной и слабой, как огонек свечи, который в любой миг способен погасить даже самый легкий ветерок. Разве я мог обидеть ее? К тому времени, как она подошла, и я увидел ее глаза, чаши весов моего сердца уже наклонились в другую сторону: зачем мне больше двухсот лет жизни без Цзянь Цзянь? Действительно ли время лечит душевные раны? Эти два с лишним века могут превратиться в затяжную казнь, и только. Благодаря любви я, отъявленный эгоист, вновь обрел способность к самопожертвованию.
Но Цзянь Цзянь заговорила первой и слово в слово произнесла именно то, что я поначалу готовился сказать ей:
— Я долго не решалась тебе сказать, но давай все-таки расстанемся.
Я растерянно спросил, почему.
— Спустя долгое время я еще буду молодой, а ты уже состаришься.
Когда я наконец сообразил, что она имеет в виду, мне сразу стало ясны причины грусти в ее глазах, надрывающей мне сердце. Поначалу я решил, что она прочитала мои мысли или как-то иначе обо всем догадалась. Мой негромкий смешок быстро перерос в гомерический хохот. Какой же я глупый, если считал, что никто ничего не узнает и совсем забыл, какое сейчас время, не учел, какие перед нами возникают соблазны! От смеха у меня будто камень с души свалился, тело стало легким, словно могло взлететь, и в то же время я искренне радовался за Цзянь Цзянь.
— Откуда у тебя столько денег? — спросил я.
— Их хватит только на меня одну, — она понизила голос, не глядя мне в глаза.
— Да понял я, ничего страшного. Я о том, что даже на тебя одну нужна немалая сумма.
— Мне отец дал, на сотню лет достаточно. Еще у меня есть кое-какие сбережения, со временем набегут неплохие проценты.
Только тогда я понял, что ошибся в своих предположениях: деньги ей понадобились не на «цзиянь», а на криосон — еще одно достижение естественных наук, уже поставленное на коммерческую основу. При температуре примерно минус пятьдесят благодаря специальным препаратам и искусственному кровообращению скорость обмена веществ в организме человека падает до одного процента от нормальной. В таком криосне человек может провести сотню лет, а его биологический возраст при этом увеличится всего на один год.
— Жизнь так утомительна и бессмысленна, вот я и решила сбежать, — сказала Цзянь Цзянь.
— Ну, сбежишь ты на сто лет, а что потом? Думаешь, хорошо жить, если твои дипломы уже недействительны и ты не вписываешься в новое общество?
— Времена всегда меняются к лучшему. В крайнем случае снова залягу в криосон — до тех пор, пока не смогу сделать «цзиянь», к тому времени он наверняка будет стоить гроши.
Мы с Цзянь Цзянь расстались молча. Может, через век мы и встретимся вновь, но ничего обещать ей я не стал. К тому времени она будет такой, как сейчас, а я уже стану многое повидавшим человеком, у которого за плечами опыт более чем ста тридцати лет.
Когда ее силуэт скрылся из вида, я не стал медлить ни минуты — достал мобильник, залогинился в интернет-банке и сразу же перевел пять миллионов новых юаней на счет Цзиянь-центра. Хоть время и близилось к полуночи, директор центра сразу же позвонил мне и сообщил, что процедура модификации моих генов начнется уже завтра и закончится через неделю, если все пройдет благополучно. Он также заверил меня, что центр гарантирует полную конфиденциальность (после процедуры три человека уже были убиты из-за разглашения их личности).
— Вы не пожалеете о своем решении, — сказал директор, — потому что обретете не просто больше двух веков жизни, но и, возможно, бессмертие.
Это я понимал: никто не знает, какие еще технологии появятся за два века. Вдруг к тому времени можно будет целиком скопировать сознание и память человека и сделать их вечную резервную копию, чтобы в любой момент загрузить в новое человеческое тело. А может, тело вообще не понадобится, и наше сознание сможет блуждать по сети, с помощью бесчисленного множества сенсоров воспринимая ближайшее окружение и всю вселенную. В этом и будет заключаться бессмертие.
Директор продолжал:
— В сущности, было бы время: если времени достаточно, даже обезьяна, которая как попало барабанит по клавишам пишущей машинки, напечатает полное собрание сочинений Шекспира. А времени у вас хоть отбавляй.
— У меня? Не у нас?
— Я не сделал «цзиянь».
— Почему?
После долгого молчания директор ответил:
— Этот мир меняется чересчур быстро, в нем всего слишком много — возможностей, соблазнов, стремлений, опасностей. Прямо голова идет кругом, ведь я, как-никак, уже немолод. Но можете не сомневаться, — и он повторил то же самое, что я уже слышал от Цзянь Цзянь, — времена всегда меняются к лучшему.
И вот теперь я сидел в своей тесной холостяцкой квартирке и писал дневник — впервые в жизни, и намеревался делать это регулярно, потому что должен был оставить хоть что-то. Я знал, что время отнимает у человека все, что у него есть, и я-долгожитель буду уже вообще не я, по прошествии двух столетий я стану совершенно другим, незнакомым человеком. И вообще, если вдуматься, сама концепция «я» изначально сомнительна, ведь составляющие мое «я» тело, память и сознание находятся в непрекращающемся процессе изменения, и тот «я», которым я был до расставания с Цзянь Цзянь, тот «я», которым я был до того, как совершил преступление, чтобы заплатить за процедуру, тот «я», которым я был до разговора с директором центра и даже тот «я», которым я был, пока не напечатал это «даже», — уже совсем не тот, что «я» нынешний. Эта мысль меня успокаивала.
Но от меня в любом случае должно хоть что-нибудь да остаться.
В ночном небе за окном догорали предрассветные звезды, излучая холодный блеск; по сравнению с морем ослепительных городских огней они казались тусклыми, едва различимыми, но оставались символом вечности. Не знаю, сколько в ту ночь людей вступило на путь, ведущий к новому человечеству, но к худу или к добру, среди тех, кто по-настоящему прикоснется к вечности, мы будем первыми.
***